Максим и Аня смеялись вместе с ним.

Потому что они прятались на каком-то захудалом островке Титикаки, заброшенные на высоту четырёх тысяч метров. Потому что встречавший их индеец оставался невозмутимым и по-прежнему стоял как истукан. Потому что сегодня они черепашьим шагом убегали из ресторана с лежавшим без чувств Артуро. И потому что лодка, на которой столько времени выплясывал Максим, так и не затонула. Перевернулась деревянным брюхом вверх, кормой с мотором опустилась под воду, но всё ещё высовывалась наружу протёртой линией киля и чуть покачивалась, будто поплавок гигантской удочки.

– А ты мастер!

– И та-ак сойдёт. – Максим стянул с шеи тяжёлую вымокшую сумку.

Он выглядел счастливым. Продрог после ледяной воды, устал. Разница высот не могла не сказаться и на нём. Однако улыбался, был доволен своим приключением. Не утерпел – поднялся на ноги, несколько раз подпрыгнул на месте, удивляясь прочности и непоколебимости тростникового острова.

– Я сейчас. – Аня подошла к индейцу, который по-прежнему наблюдал за ними со стороны. Как выяснилось, он неплохо говорил по-испански и действительно был отправлен встречать гостей.

Максим, запыхавшись, взялся вываливать содержимое сумки. Надеялся, что часть одежды осталась сухой. Напрасно. Промокло всё насквозь. Даже кошелёк с деньгами. Однако Диму заинтересовали не размякшие блокноты Максима и уж конечно не его бельё. В сумке, завёрнутая в две футболки, лежала статуэтка. Та самая. Базальтовая статуэтка Инти-Виракочи.

– Откуда?

Максим усмехнулся. Положил статуэтку на тростник и принялся отжимать футболки.

– Я же сам видел, как её украли! – не успокаивался Дима. – Там, в Трухильо… Они всё забрали!

– Ты видел, как они украли другую статуэтку.

– Не понимаю…

– Пауку достался солдат чиму. Помнишь? В юбке и двугорбой шапке с завязочками.

– Которого ты купил для мамы?

– Именно. Нашего Инти-Виракочу я тогда оставил в гостинице.

– Как же так… – Дима не сводил взгляда со статуэтки, окончательно потемневшей от влаги.

– Когда доктор Мельгар закатил нам в Чавине истерику, я понял, что совершил ошибку. Нельзя было показывать ему нашего Инти-Виракочу. Но раз уж показал, оставалось позаботиться о его безопасности.

– Думаешь…

– Скорее всего, – кивнул Максим. – Мельгар позвонил Пауку. Ну или напрямик Скоробогатову, бог его знает, с кем он там общается.

– Вот почему они решились нас обворовать, – прошептал Дима. – А когда увидели у тебя замотанного в хадак солдата чиму, подумали, что достали как раз то, что нужно… Стой! Они же наш номер в гостинице тоже обыскали!

– Ну да, обыскали.

– Хижина готова! – вернулась Аня.

Она успела познакомиться со всеми жителями острова. Это была одна семья, пять человек, из которых по-испански могли объясниться мальчишка лет десяти и его отец – тот самый индеец, который встречал их и который, как выяснилось, подрабатывал развозя туристов на лодке-бальсе.

– Так где ты спрятал статуэтку? – Дима проигнорировал сестру.

– На первом этаже, – Максим отбросил отжатые футболки и взялся за сменное бельё. – На одной из полок с другими поделками. Помнишь? Их там было много. Моче, Сикан, Чимор…

– Но это безумие! – воскликнул Дима, словно их трёхсотлетний Инти-Виракоча до сих пор стоял среди дешёвых керамических реплик.

– Спрятал в самом надёжном месте. На виду у всех. Там Паук точно не догадался бы…

Максим поднял статуэтку да так и замер с ней в руках. Перестал дрожать. Рассматривал её с таким вниманием, будто увидел впервые.

– Ты чего? – удивился Дима.

– Какие же мы с тобой дураки, – вздохнул Максим. В его голосе отчётливо прозвучала усталость. – Дураки…

– О чём ты?

– Всё как всегда. Видели, слышали, ходили вокруг, а толку?

– Да что там?! – Дима, прихрамывая, подошёл поближе.

С сомнением уставился на мокрую спину Инти-Виракочи. Первое время не понимал, что именно впечатлило Максима, а когда понял, только и смог сказать:

– Вот чёрт.

Выругавшись, одновременно выразил недовольство собственной близорукостью и восхищение тем, как легко решалась ещё одна из головоломок Шустова-старшего.

– Вместо крови прольётся вода, – кивнул Максим.

Им удалось воспользоваться последней подсказкой Сергея Владимировича, правда, особой радости это не принесло. Отчасти сказалось утомление, но прежде всего Диму, как и Максима, угнетала случайность сделанного открытия. Она лишь подчеркнула их подлинную беспомощность.

– Значит, теперь мы обменяем Инти-Виракочу на Екатерину Васильевну? – спросил Дима. – Статуэтка Шустова, конечно, не дневник Затрапезного, но…

– Нет, Дим. Это значит, что нам нужно скорее в Икитос. Других вариантов нет.

– Конечная эволюционная цель всего человечества и каждого человека в отдельности – познание…

Аня пересказала брату слова Артуро.

– Неудивительно, что они с отцом нашли общий язык, – усмехнулся Максим. – От таких рассуждений – один шаг до одержимости mysterium tremendum.

– Великая тайна. Тайна, внушающая благоговение, – задумчиво прошептал Дима. – А вообще, в этом что-то есть.

– И ты туда же?

– Просто… Слушай, я как-то читал об одной теории некоего Брода, кембриджского профессора. Он утверждал, что наш мозг на самом деле играет роль… ну, как бы это лучше сказать… редуцирующего клапана.

– И что же он редуцирует? – с притворным интересом спросил Максим.

– Заложенные в нас знания. В общем, Брод считал, что в человеке изначально таится Весь Разум. Это как у чавин, помнишь? Они ведь тоже говорили, что каждый из нас обладает божественным всеведением.

– И его можно высвободить, лишив человека жизни и заставив его кровь, пока она не остыла, говорить.

– Ну да. Так вот Брод утверждал, что на самом деле мы уже знаем ответы на главные вопросы жизни, вселенной и всего такого, понимаешь, о чём я? И если Весь Разум – это что-то вроде раскалённого шара…

– Раскалённого шара? – кажется, Максим не воспринимал Диму всерьёз.

– …то наш мозг – это титановый колпак, не позволяющий свету Всего Разума вырваться наружу. Точнее, колпак с крохотными прорезями, в которые едва просачиваются тоненькие ручейки Великого знания. И это вынужденная мера. Снять колпак – всё равно что…

– Поднять таинственный покров карающей богини?

– Именно! Взгляд Изиды нас испепелит. Мы тут же умрём. Не потому, что не выносим мы богини чудной вида, нет. Тут дело в другом. Просто само биологическое выживание для нас станет невозможным. Ты банально не сможешь позаботиться о своём теле. Не сумеешь даже пожарить яичницу на завтрак. Для тебя не останется ни плиты, ни сковородки, ни яиц. Они – только отблеск, только тени от незримого очами. Перед тобой распахнётся бескрайний мир, сотканный из энергии, которая перетекает в материю, чтобы потом вновь стать энергией; тебе откроется первопричина всего сущего. Ты почувствуешь пульсацию мироздания и потеряешь себя как отдельного человека.